Суд Святослава.
Верхня Речь
Владимир Богомил II Голяк
Обычай Славян. Училище. Былины.
(от Вил до праВил от Уставов до Устоев от Наряда до Обряда)
Суд Святослава.
Былина
Да было так.
Да сам Государь Белый-то Царь Всея Руси,
Что во Дидинце своём-то сидел по имени Игорь,
Да по Отчеству – Олегович,
Да по Дидовой-то Руде Сам Ругович,
Зачинал-начинал Жизнь-то Великую,
Жизнь полномощную, Для Руси ЗлатоНужную,
Да для всех-то Росов Явно Важную
Да сама-то Жизнь сей имярек имела яко СветоСлав
Да по Родному-то Отчеству СвятоИгоревич
Да по Дидовой-то Руде сам-то Ругович.
Что нам-то говорить про люлькины дни,
Что нам беседовать о малом, как недействующем.
Сии дни мы с вами замалкиваем,
Сии годы Родительству прям подаёт.
Но когда Родный Сок, Семенной Свят Поток
Заструился со Рога Святослава-то Игоревича,
Да по Дедовой-то Крови самого Руговича.
Не готов был сей Парень-то Свят Молодой
Ко Великим да смертным свершениям.
Как-то в свой-то срок, добр аль жесток,
Выходил-то во полаты-то белые,
Свого Батюшки Свято Царя,
Самого Игоря Свят-то Олеговича
Да во время БояроСидения,
Да во время велико решения
Ибо там думы-думы да думались,
Ибо там все-то выводы скованы.
Как вошёл на порог, у Отцовых-то ног,
Сам-то сын да свого-то Отца Царственного,
Как присел в поколенну скамеюшку,
Как свострил-то по неВоле да свой Парный Чуй,
Так услышал Святослав Свят Игоревич,
Что по дидовой-то Крови сам Ругович
От Отца свого ПервоПрестольного
Во Бояру-то Думу таковы да слова:
«Ой-то Вы, Дума Свято НаРодная,
Ой-то вы, да Свят Бояро Решения,
Вы сказали мне Бреги Великие,
Кои я ныне да не должен пройти.
Вы сказали идти полной тысячью
Ко чертогам-то града союзных древлян.
Вы сказали-то мне оБоро́ниться,
Перекрыться щитами да красными.
Дабы дать для себе обрежение,
Дабы в Киев прийти к вам опять-то живым.
Я же вам говорю не с торопкою,
Да при сыне моём, что некстати пришёл,
Я войду во да враты град древнего,
Да с поклоном ко Всей-то Древлянской земле
Ибо мне не боронится в радости,
Ибо мне обрегаться здесь не к чему,
Ибо я же иду не со злом во нутрях,
Ибо я-то иду с предложением.
Я хочу да не брать и десятую часть,
Ибо пусть со Рода-Двора каждого
Да со дыма всего предокольного,
Пусть мне в полк-то древлян да своей стороны
Да своих красных воев во войско дадут.
Ибо я за поРоги Змеиные*,
Ибо я да за Белу Хорватию
Да намерен опять с греха́ брать за грехи́
Ибо ныне они сами все во гре́хах.
Из сего над жидом порожение
Будет дано Древлянску десятая часть.
Ежли мы да в уроне уронимся,
То с котла-то НаРодного Киева
Десятину по кругу оставшуюся
Не по токмо по Древнему Киеву,
Да по всем-то древлянским соратникам
Да по всем-то да древним союзникам
Наделим да по кровну-то меру
На по кровной-то мерности.
Принимала-то Дума Боярская
ВсеНаРодным единым решением
Саму Волю да Тронного Киева
Во пределах-то Воли Свет Царствия
Самого-то Белого Царя Великого
Да по имени-то Святого Игоря
Да по Отчеству Само Олеговича,
Да по Дидовой Руде-то Руговича.
Ты иди-ка ко граду великих древлян.
Ты иди да без всякой-то тысячи.
Ты возьми Руту-Роту Родовую.
Да, понятно, не токмо збрегающу,
Просто чтобы знамён да достаточно,
Да чтоб было-то Хором Знамёна водить.
Сын же само Великого Игоря,
Святослав то по Отчеству-то – Игоревич,
Отошёл-то от думских Великих полат,
Токмо был да во срок слышен шёпотом.
Только снова был срок вновь в полаты прийти,
Дабы да не открывать-то калиточку,
А внимать то во уху-то свят-остро,
Ибо шёпот-то был с искожением,
Ибо шёпот-то был да по-грешески.
«Знай моя да свята-то духовница,
Знай моя-то христова престольница,
Да моя-то княгинушка Ольгушко,
Что гремит-то тебе да по-грешески
Сам-то светохристово престольного
Да над Русью-то тайно поставленный
Да духовник-то твой единокресненый-то
Первозванный-то старец великий Андрей.
Коли Войско зберётся Славенское.
Да пойдут-то чрез Валы Змеиные.
Перейдут-то да Бело Хорватию.
Да об нём-то то вновь во Косту** прийдут.
Да не будет прихода Волшебника.
Да велика жидова кудесника.
Ибо он не идёт да на кобтском осле.
Да то он не идёт на Синайском козле.
А идёт да чрез свят поражения
Да НаРода-то всяко поганого
Ибо сила-то наша жидовая
Да стоит до сих пор в разложенчестве,
Да стоит до сих пор в пораженчестве.
Да во всяких-то подлых-то хитростях.
Ибо ради-то света Израиля ты сама же клялась
Русь-то всю прямо отдать.
Так да супруга Великого.
Да сама-то княгиня Свят Олюшко
Да по мужнему сама-то Игоревна
Говорила в ответ таковы-то слова:
Мне бы взять да распятье волшебное.
Мне б зажечь-то часовни христовые.
Мне бы збить Вечевые-то Билы.
Токмо ради не свята умершее христа,
Лишь бы быть во кровати не Игоря,
Лишь бы быть во объятьях-то Кесаря.
Мне ж что крест, что старинный Песковый Камень***
Не имеет для бабы значения.
Мне же там очень нраво понравилось.
Там где грехи примера жидового
Да над быдлом стоят все во ризочках.
Да народы уже не в гордынюшке.
Да народы-то хуже попёртых сирот.
Там же знать вся во злате освечена.
Там же всё над НаРодом возможно.
Я молю же тебя, свет духовника
Подпереть своей жидовой мудростью.
Научить. Ибо дала я согласие отойти
да От Поганого мужа свога.
Разломить во себе Свято Русичей Кровь.
Ибо ты мя учил для примерности.
Ибо ты мя учил в поведении.
За любовь-то отдать Честь НаРодную.
За любовь-то отдать гордость, как Смертный Грех.»
Да на третий-то срок, в заговоре жесток,
Святослав по ядрёному зговору,
Ополчился не токмо Боярами,
Что младые да дети Отцов-то Бояр,
Ополчился Боярой да Тысячью,
Да со той, уже взрослой-то Тысячью,
До древлянских ворот Орлом поднялся,
До древлян Волком Крылым-то бросился.
Да ко утру-то бега-то Полка свого
Да успел ворота, дюже сонные,
Полонить под своих-то сторонников,
Повязав-то всю стражу древлянскую
Да открыть-то ворота Свят Тысяче.
Так прям в градну-то площадь
Всем Полком да влетел.
Да за утро-то всё взять всю знать-то сумел.
Как увидел свого Отца Родного,
Да меж двух-то столбов равно ровного,
Да меж двух-то столбов да разорвано,
Через верви, что встали во этих столбах.
Так упал, подкосившись-то мёртвым Отцом,
Так упал, подкосившись-то сын-то живой,
Да завыл тяжким волком во облаки,
Так сошёл он-то кровью со ушных-то ям.
Как желал он-то мести-то скорою,
Так не глух он был к правде старанию.
Как согнали-то знать-то древлянскую.
Всех Бояр да со Князем испуганным.
Как сошёл на помост била родного,
Сам-то молот-то сын уже мёртво Отца,
Как он бил-то военным-то молотом,
Созывал-то на Вече Кровь Древнюю,
Как сошлись-то Бояры древлянской земли.
Да готовясь, что всяко их власть-то побьют.
Говорил-то НаРод Свет-то Сын-то Отца,
Говорил Святослав Сын-то Игоря,
Да по Дидовой Крови-то Ругова:
Говорил-то всем важную речь,
Ибо в речи той был Мести Сыновой Меч.
«Вы пошто разорвали мого-то Отца?
От ошейных-то жил до отцова конца!
Почему его рот говном полнится?
Что вы, подлы изменники сделали?»
Со Бояр был Манок – старый староста.
Он к помосту Вечёвому двинулся,
Да к помосту-то вечному двигаясь,
Говорил Святославу-то прямо в глаза,
Говорил Святославу-то тяжки слова:
«Всем НаРодом убили мы Игоря,
Да всей знатью решенье исполнили.
Ибо была причина решимости,
Ибо есть у нас полные доводы,
Да доклад да со самого Киева,
Не от слухов, что нужно-то прежде познать,
А от слова, что точно уж правдой признать.
Принесите-ка вестного голубя,
А-ко лучше, что к лапам-то свито зерно,
То зерно, что пожнать наш народ не хотел,
То зерно, что родило великий мятеж,
Да который Отца-то твого да убил,
Как пред нами-да полно изменника.
То наш ум может токмо понять,
Норов наш может токмо во срок свой принять.»
Но великий-то сын уже мёртво Отца,
Сам, уж, Белый-то Царь да от Царска конца,
Свой Венец ВсеНаРодно при всех-то явил,
Ибо местью не встал, Правдой он говорил:
«Ты-то Дед принял птицу-то смертную,
Принял ты на смерть Игоря ведное,
Только знай, что мой Царственный Батюшка,
Сам-то Белый-то Царь Игорь Олегович,
Да по Дидовой Крови сам Ругович,
Да при мне, его сыне, советуясь,
Да ВсеСлавной Бояровой Думою,
Подтвердил да своё свят решение,
Уронить десятину до полного,
Да призвать вас во Войско ВсеРодное,
Дабы бытии во Ратной совместности,
Дабы гре́хам напомнить все их же грехи́.
Ежели здесь та раскольна записочка?
Дайте мне прояснитьб тёмну весточку.»
Поднесли дьяки деревне Древлянской Земли
Малу-то встарь узорную весточку.
В тех узорах было́ то начертано,
Что шептал Ольге старый Андрей, христов чёрт.
Святослав да признал руку матери.
Да увидел на спёкшей, её-то крови,
Прядь её-то волос, да приложенных,
Так поведал древлянам, что заговор,
Был при нём заговорен изменником.
Да при нём заговорен изменницей,
Чтобы всех погрузить в кровь-то Родичей,
Да на крови той взять себе кесаря,
Да от крови той пасть пред жидовиной.
Так всем хором НаРодным Древлянск-то взрычал:
«Ты веди-поведи нас ко Киеву!
Мы теперь тебе вечно сторонники!
Ибо нас ты сечас, уж-то, жизни яснил.
Ибо смертию местной-то нас не губил,
Мы же видим в тебе, в твоей малости,
Да узоры Великой-то зрелости!»
Так поклад то да Князь-то Древлянской Земли,
На заклад своей Царственной почести,
Отрубал правой ру́кой неправу руку́,
Да обдал всех древлян Кровью правою,
Да во ру́ку Отца Сына Мудрого
Возложил свою ру́ку отрублену.
Говорил-то при том да велики слова:
«Ты-то, Игорь, ещё слышишь многое,
Да три дня ты здесь веешь нас чуяти,
Ты возьми-то моё уважение,
Да как виру чрез ру́ку отру́бную,
Да прими нас, Древлян, да чрезто да пойми,
Да к той вире мы сына-то мудра твого,
Осеним-то Великой Присягою.
Отомстим-то причинникам смерти твоей,
Ибо мы, лишь-то клык,
А во Киеве – змей.»
Так все многие древне-то тысяцки,
Да все древние дьяки-полковники,
Себе руки рубили-то сотнями,
Да кидали во Игоря Вечного,
Да рубили-то сами Вечёвый Помост,
Да то Игоря к верху поставили,
Да на сём-то помосте чрез Тризну вошли,
Да обрубки свои, да во Тризны Костёр
Да вложили, чтоб не было худшего.
Как вскрывались-то враты детинские,
Ибо вскрыты так враты, уж, Киева,
Как входили Боярские Тысячи,
Да древлян, киевлян-то совместные,
Да опала-упала та Ольга змея,
Ибо Игорь прибыл через Сына Свого.
На руках во щитах да поставленный,
Да смотрел он на мать свою родную,
А в руках да рука была рублена,
А сидел он на кресле из Князя Древлян.
Так помост из щитов был опущенный,
Подходил сын к своей родной матушке,
Снова ярость великая вспучилась,
Но дитя во нём тоже плакалось,
Но дитя же во нём да скулило волчём,
Недопёском скулило по малости лет.
Так сам Царь, да не токмо, уж, Киева, –
Чрез древлян-то Святой Всей Руси – Государь,
Да повёл да то речь, да по-древнему,
Прямо речь обратя к своей матери:
«Да ты, Ольга, моя родна матушка,
Ты Отца моего всяк супружница,
Я раздора меж вас да не видывал,
Я-то ссор-то меж вами не слыхивал,
Неужели, я то продолжение,
Что сама ты решила смертью убить,
Да убив перед тем мого Батюшку.
Разве птицы доносют то смертное?
Разве голубь рождён для несчастий-то?
Никогда я счастливым не буду, уж.
Постарел от тебя на десятки, уж, лет.
Посидел от тебя хоть-то нету усов.
Коли точно взойдут, – будут седыми.
Приведите ко мне старче грехного,
Приведите Андрея-то чёрну змею,
Что мой род-то разрушил по-своему,
Да то свойство есть, видно, жидовый урод.»
Так схватили-вязали Андрея-попа.
Так его-то вязала НаРодна Рука,
На косое-то, видно, знамение.
Да на два-то бревна крестом скошено.
Так взметнулись-то руки со луками,
Так взметнулись-то руки со сулицей,
Так взметнулись-то руки с секирами,
Так поднялись-то руки со всяким жнивьём,
Да как взвились-то тысячи судных-то стрел,
Да как впились-то многие сулицы,
Во то тело, что было наполнено,
Мятежём супротив да Святой-то Руси.
Так три дня да и не было ворона,
Да никто не хотел, видно, тра́виться,
Да никто не хотел им-то портиться.
Да никто не хотел им во тьму полну пасть.
Так ходил снова к связанной матери,
Да верёвы-то крепки развязывал,
Так поднял-то на шкуре-то волчее,
Ей-то горку железных оковных гвоздей,
Да киян — то железный гвоздям молоток.
Так сказал своей родной-то матушке,
Сам-то Белый-то Царь Святослав да Свет Игоревич,
Да по Дедовой Крови сам Ругович,
Да слова приговора-то тяжкого,
Так несите чрез сынов да внуков своих,
Те велики да судны железны слова:
«Ты возьми же моя родна матушка,
На себя злое чёрно решение,
Ты возьми да те гвозди, что скованы,
Да возьми-то сам молот гвоздям-то киян,
Ты ходи да в свою женску сторону,
Да запрись там одна только токмо собой,
Как почуем, что нету уж молота,
Моя помощь, уж, будет сыновея.
Не могу я тебя да собою убить,
Хоть убить ты могла меня с Батюшкой.»
Так совет сына матушка слушала,
Так ходила она в женску сторону,
Запираясь, сковала-то гвоздиком,
Запираясь отстукала молотом,
Да последние сердца да стуки свои.
Ибо, сразу, как молот не слышали,
Всем НаРодом забили ту сторону.
Даже рыло от печи забили-то,
Дабы здохла-то Ольга на выдохи,
Дабы не было крови на Свято Царе.
Так не надоть, коль кто слышит в Русичах,
Обрушать свои Родные Сутьбы-то.
Да не надо ковать смерти лютые,
Ибо в срок-то прийдётся себя в смерть ковать.
Да Руси то навечно же Правдой признать.
* Карпаты да ЗаКарпатье, соответственно.
** Константинополь.
*** Псков.
