Родной Обычай Возродить!

Царь Зола.

Да во Свой то Срок, Ночью али Днём, Рядовым аль Вождём, жил Великий Воин и Государь. Да прозвище его было от отца, как по-старому положено. Сейчас от отца, часто, ни яйцо-дочь, ни семя-сын — не ведут далее ИмяРеки. В то же время, в основном, вели… передавая ИмяРеки от отца к сыну, от деда к внуку, от отца на дочь, и от диду во внучу. И сей ИмяРек его был под званием Зола. Ибо данный Род был очень воспитан таким видом Обрядности, как сожжением до золы остатков своих. Так же данный Род воспитал ограждать зольник костров в лесах, дабы пожары от людей не были… лишь от солнечной жары.

Вот такой был Царь-то Зола. Но, так же в нём была привычка зла. Он любил, более, избивать тех, что были уже побиты в боевом успехе. Не было ещё такого Царя, который так не обожал убивать тех, кто рожали, кормили и воспитывали воинов, и тех, кто были рождены от воинов.

Особо он любил, на зольниках вражьих, делать костёр до колена, и держать за руки детей, полонённых в итогах ратных… и постепенно опускать их во самый серёд костра злого. И по плачу дитя, ржал он, яко чёрт. И черты в том его не было.

А вои боялись, ибо он был силён как единоборец, и немало убил тех, которые вставали против его злобы. Страх спеленал его воевод. Страх перед его мощью и непонятной всем жестокостью, дошедшей до зла, дали ему прозвище не Золы, а Злыдня.

С сего Царя мы всех, кто не пресекает свою жестокость, да более жесток, чем нужно, называем Злыднями. А то, что они творят, — Злом.

Однажды один Род отказал ему в дани. Он собрал три боевых ладьи, по тридцать мужей в каждой. Да с ним ещё его десяток ближайших родственников. Итого – Божья сотня. Рута. Сейчас называют то Ротой.

И он высадился… недалеко от острова Коневца есть более маленький островок… Пятышко до сих пор называется. Иногда даже она и не видна, от подъёма ладожской воды. Но там установили последний оплот, уходя от острова Коневца, те, которые отказали в дани Злыдню.

И он пошёл на самый высокий берег, показав, что ему все равно, как настроились его супротивники его встречать. И первая ладья была расщеплена. Он заставил всех свалиться в воды, по гло́тку да по грудь, по плечо да по бедро всех остальных… и вывести, упёршись о бока и борт боевой ладьи, так, что ладья прямо зашла на берег своим концом. И сделала это доброй восходней, сходней ратной. Так они пробились к несчастным супротивникам и победили воев. И наградили себя пленными, которыми привык потешаться, злобно, Царь Злыдень.

Разрушив топорами и боевыми дубинами несчастных жён, дочерей и сестёр, старого и среднего срока жизни, воев супротивных, он сказал: «Злой корм!». И вот он уже накормился, и сидя на куче из убитых малых детушек, на так называемом Злобном Троне, он заставил взять, спряченного в плаще своего же двородного брата по кличке Сват, маленького дитя. Такого малого, что просто входил во ладонь без головы. И подали Царю Злыдню данный росточек. И привычно он подул на огонь. И решил сломать своими руками косточки, головные, дитяти. Ну, и сделал то, что раньше не делал: он охватил подмышки и приблизил его рассмотреть.

Но дитя сделало то, ради чего та Былина и осталась Достоянием нашего НаРода… дитя поцеловало Злыдня и обхватило ручками. И, обхватив его ручками, прижалось к нему. И он почувствовал, впервые, слёзы… не из глаз малютки сей, а странные потоки, до того ему неведомые. То его слёзы.

Он пытался их спрятать головкой дитя, ибо дружина не должна знать чувства Государя… но ему стало впервые ТЯЖЕЛО. И чем более его потоки орошали его ноги, тем ему становилось НЕВОЗМОЖНО дальше жить, и дальше злым быть.

Он призвал так: «Ходь сюды, Сват». И Сват подошёл. И он (Злыдень) сказал: «Пусть живёт не яко скот, а нашего Рода, впредь, Плод. Будь ты проклят своей добротой, Сват! Со вершины собственного Зла я дошёл до смрадного Козла осознания КТО Я! И то мне не сутьба выдержать Ясность сию. Раздуйте Костёр Злой».

И его рота подчинилась. И он постепенно сказал: «Личе!»… И отсюда наш НаРод, через ту Былину, понимает, что такое Личная Ответственность.

Вот я здесь,

И себе всегда был Честь.

Но вот я здесь,

Да с собственным известием себе,

Что сам себе я не токмо Честь,

Но ныне, всяко, Месть.

Я — Зола детей.

Сам хочу распасться в золу стыдливую.

Как я мог даже начать такое?

Как я мог пройти мимо испуга себя?

Какие ножки у детей!…

Какие ручки!…

Очи какие!…

Что я сотворил?!

Не надо мне себя.

Не надо мне себя, во том, что есть я.

Я как свинья, что может съесть и честное и нечестивое.

Только свиньи могут сожрать малое дитё по ходу,

И то — скотные. Дикие то не трогают.

Значит я невольник собственной Тьмы.

Как могу я Молот на Свет ставить,

Как могу я Светом править, да с Тьмой расправляться НаРодной,

Коли лично Тень моя покрыла плетень мой?

Я посоветуюсь с Сутьбой,

Под названием Собственной Золой.

Пусть Костёр будет мне Приговорный Топор.

Зола!

И держал своё лицо в костре до того Срока, покуда уже не выдержал сам свой Суд над собою, Злой. И упал, озолёнными костями, далее, во костёр, так и держа себя, уже хладно, мертво, прижимая прямо в средину собственного Приговора.

С той поры у Славянского НаРода не водилось привычки превышать Меры Жестокости.

Дитё выросло и было проЯснено во свой то Срок, между Отрочеством и Парным его Сроком, что было, и что стоило Царскому Роду Золе его дальнейшая жизнь.

Так получилось, что спасённое дитя стало правой рукой престарелого уже Свата. Его назвали Хватом, от слова «тот, кто был схвачен».

С тех пор мужчины, как правило, не убивали детей за нерадивость…а лишь били, до прояснения своей вины.

Женщины же отважно позволили мужчинам стать более добрей.

Стало теплей в родных жилищах.

Зело!

ВсеСлавянская Кладь Голяков

Scroll Up